О положении в стране Рик Шелли Любой мощный прибор имеет полезное применение, но не все видят его в одном и том же. Государство отказалось финансировать исследования в области темпоральной физики, и первая в мире машина времени была построена на деньги мафии. Но для чего? Рик Шелли О положении в стране Зал слушаний Сената был забит репортерами. Горячих новостей день не обещал, а показания сумасшедшего ученого в Комитете по организованной преступности — все лучше, чем совсем ничего. В зале присутствовали уже все члены комитета, за исключением одного. И так как этим одним был Джосайя Хитч, старший представитель меньшинства, то формально заседание не могло начаться, хотя все остальные уже двадцать минут как сидели по местам. Репортеры толковали между собой обо всем, о чем могут толковать между собой репортеры, заполняя зал низким гулом. За свидетельским столиком, не проявляя никаких следов нетерпения, в полном одиночестве сидел мужчина лет сорока. Половина всех пересудов среди журналистской братии было посвящена тому факту, что свидетель явился в Сенат без адвоката, хотя бы одного. В Вашингтоне это была сенсация уровня «Человек укусил собаку». Наконец явился Джосайя Хитч и с, как всегда, кислой физиономией пробормотал дежурные извинения за «непредвиденную задержку». Прозвучали они довольно невнятно из-за черчиллевской сигары, которую он не выпускал изо рта. Его коллеги проявили тактичность и воздержали от замечаний. Все знали, что именно задержало Хитча, что всегда его задерживало. Он проводил в туалете столько времени, что злые языки в Конгрессе запустили выражение «сходить к Хитчу». Председательствующий Роберт Тавиш постучал по столу своим молотком. Произнеся традиционную формулу открытия заседания, Тавиш представил присутствующим свидетеля, и доктор Вильям Дж. Вильсон-младший, был приведен к присяге. — Господин председатель, — вмешался Хитч. — Прежде чем мы продолжим, я хотел бы сделать заявление. — Произнося это, он размахивал своей сигарой, словно дирижерской палочкой, будто стараясь накрыть облаком густого табачного дыма как можно бо́льшую территорию. Конгресс предыдущего созыва, где республиканцы имели большинство в обеих палатах, отменил запрет на курение. Хитч поплевывал на него даже тогда, когда оно было в силе. Он представлял в Конгрессе штат, производящий табак. И делал это весьма энергично. Тавиш согнал с лица недовольное выражение и кивнул. — Слово предоставляется заместителю председателя. — За все годы моей общественной деятельности я никогда, никогда не видел такого откровенного и беспардонного разбазаривания времени и денег налогоплательщиков, — начал Хитч, ткнув сигарой в сторону свидетельского места и одарив доктора Вильсона самым зловещим из своих взглядов. Вильсон никак на это не отреагировал — сидел себе, вполне в себе уверенный и довольный собой. — И это о чем-то да говорит, потому что все мы знаем, что в этих стенах имели место действительно выдающиеся случаи как первого, так и второго. — Последовавшая за этими словами пауза было призвана заставить репортеров хотя бы сделать вид, что они слушают сенатора. Увидев, как на трех камерах зажглись красные огоньки, он счел это достаточным и продолжил: — Доктор Вильсон, у вас достало дерзости нагло явиться сюда и заявить, что вы походя уничтожили всю организованную преступность в нашей стране? В улыбке Вильсона сквозила больше, чем самонадеянность. То была уверенность человека, которому никогда не нужно проверять, застегнута ли у него ширинка, и для которого все в мире случается к лучшему. Улыбка эта стала венцом его усилий по самоконтролю. В своей обычной манере он просто помер бы со смеху. Его нисколько не беспокоили ни предстоящие слушания, ни сам сенатор от оппозиции. — Не совсем так, сенатор, — ответил Вильсон. — Я, персонально, не уничтожал всю организованную преступность в нашей стране. Однако, — поспешил он уточнить, прежде чем Хитч разразится новой тирадой, — именно на мне лежит ответственность за ее исчезновение. Именно я создал механизм, сделавший это возможным. — Не вижу разницы, — заявил Хитч. — Я здесь как раз для того, чтобы ее объяснить, — заметил Вильсон. — Комитет уже ознакомился с представленными мною данными. Именно они заставили сенат столь поспешно созвать эти слушания, несмотря на то, что кое-кто счел меня сумасшедшим. Председатель откашлялся. — Это правда… то есть, внеочередные слушания действительно были созваны после ознакомления с представленными данными и в связи с тем очевидным фактом, что организованная преступность в течение нескольких последних недель фактически прекратила свою деятельность. И, боюсь, одних только заявлений здесь недостаточно. — Председатель взглянул на Хитча; тот нахмурился еще больше. Он еще многое хотел бы сказать о том, насколько глупо тратить время на выслушивание рассказов свидетеля о машине времени, которую он якобы изобрел, но глава республиканской фракции в комитете уже кивнул, соглашаясь с замечанием председателя. — Доктор Вильсон, — снова заговорил Тавиш, — полагаю, вы готовы зачитать свое заявление? — Да, сэр, — ответил Вильсон. — Начинайте, доктор. — Спасибо. Вильсон положил текст заявления перед собой и начал читать: — Меня зовут Вильям Дж. Вильсон-младший. Я имею две докторские степени — по физике и математике. В настоящее время у меня постоянный контракт с физическим факультетом Чикагского университета. — В течение нескольких минут Вильсон предъявлял свидетельства своей профессиональной состоятельности, потом прервал чтение. — Господин председатель, следующего абзаца нет в тексте заявления, который я вам представил, но я хотел бы, с вашего разрешения, его огласить. Тавиш кивнул. Он надеялся, что все, что может сказать сейчас Вильсон, разозлит Хитча гораздо больше, чем его самого. — В течение нескольких последних десятилетий, — заговорил Вильсон, скользя взглядом по лицам членов комитета, — ученым становилось все труднее и труднее добывать средства на свои исследования, пусть даже самые перспективные и — потенциально — прибыльные. Успех исследователя стал в большей степени определяться умением находить деньги, а не научной квалификацией. Особенно заметно это стало после промежуточных выборов 1994 года. Вильсон замолчал. Он хотел сказать больше, гораздо больше. Но для этого еще будет время. События, о которых он собирается рассказать, и так достаточно красноречивы. — Мы вынуждены искать любые пути обеспечения финансирования исследований. Если ученый хочет продолжать свою работу, он должен принимать любые предложения, даже если это связано с не слишком приятными обязательствами. Он снова замолчал, подумав, что таких обязательств хватает и тогда, когда деньги поступают напрямую от конгресса. Потом взглянул на председателя комитета. — Теперь я возвращаюсь к тексту своего заявления. Основным объектом моих исследований всегда было время. На теоретическом уровне для таких исследований нужны лишь компьютер, карандаш, бумага, ну и еще голова. Я, конечно, пользовался так же результатами всех экспериментов, посвященным различиям в течении времени при различной силе тяжести и на разных скоростях, учитывая их в своих построениях. Четыре года назад я опубликовал работу, в которой, помимо всего прочего, постулировал принципиальную возможность постройки действующей машины времени — при условии весьма щедрого финансирования. Я не смог получить таких средств ни по одному из обычных каналов. Люди, оценивающие перспективность научных проектов, при виде слов «машина времени» немедленно отклоняли заявку, не давая себе труда ознакомиться с ней или отправить на экспертизу. Это было невозможно, это было непрактично, и, в конце концов, тянуло за собой все те парадоксы, о которых так много написано еще со времен Уэллса. Вскоре декан факультета рассудил, что я проявил бы благоразумие, если бы прекратил портить университету репутацию. Финансирование исследований моих коллег сильно затруднилось бы, начни люди думать, что на факультете обосновался сумасшедший. Вариантов у меня не было. Я продолжал теоретические изыскания, но внутренне был уже совершенно уверен, что никогда не узнаю, можно ли на самом деле построить такой прибор… ну, разве что выиграю очень большие деньги в лотерею. Потом, примерно три года назад, где-то за неделю до окончания осеннего семестра, в моем университетском офисе появились два посетителя. Они пришли как раз к окончанию моего официального рабочего дня, когда я обычно принимал студентов, которым нужно было что-либо со мной обсудить. Эти двое студентами явно не были, хотя сейчас студенты возрастом за тридцать — не такая большая редкость. Просто для студентов они были слишком шикарно одеты. На одном был длинный, до колен, кожаный плащ, на другом — пальто из натуральной верблюжьей шерсти. Их костюмы, явно сшитые на заказ, так же были весьма дорогие — того сорта, который простой профессор никогда не сможет себе позволить, если только не накропает бестселлер. Кроме одежды, эти посетители ничем особым не выделялись. Я не заметил у них ни акцента, ни чего-либо подобного. Они были спокойны. Вежливы. Похоже, хорошо образованы. — Доктор Вильсон, — сказал джентльмен в верблюжьем пальто. — Если у вас есть время, уделите нам несколько минут. Я решил, что время у меня есть, и предложил гостям присесть. Три человека и два тяжелых пальто заполнили мой офис почти целиком. Они поснимали свои пальто и расселись. Верблюжье пальто отрекомендовалось как Фрэнк Зарелли, а его напарник оказался Карлом Пастором. Зарелли сказал также, что он адвокат. О том, что Пастор — дипломированный бухгалтер-ревизор, я узнал несколько позже. — Чем могу быть полезен? — спросил я. — Думаю, польза может быть обоюдной, — сказал Зарелли. — В прошлом году вы написали статью, в которой утверждали, что существует принципиальная возможность постройки действующей машины времени. Я кивнул. — С тех пор вы так и не смогли найти достаточных средств для осуществления этого проекта на практике. Я снова кивнул. — Я представляю группу… клиентов, которые выразили желание финансировать такого рода эксперимент, — сказал Зарелли. Простого кивка здесь было уже недостаточно. Я подался вперед; при слове «финансирование» я едва не пустил слюну, как павловская собачка. Любой современный ученый поймет мою реакцию. — Это было бы просто великолепно, — произнес я. — Так какая точно сумма вам на это потребуется? — спросил мой второй гость, Пастор. Я сделал неопределенный жест. — Ну, я не могу сразу назвать хоть сколько-нибудь точную цифру. Предполагая, что все с самого начала пойдет гладко, думаю, придется затратить не меньше восьми — десяти миллионов долларов на разработку, строительство и всестороннее тестирование прототипа — модели, подтверждающей теоретические построения. Предполагая, что первый этап успешно завершен, потребуется как минимум втрое большая сумма для строительства действующей установки и проведения полного комплекса ее испытаний, — я улыбнулся. — Конечно, как только я смогу показать, что машина действует, найти дополнительные средства будет уже довольно легко. Пастор едва заметно кивнул. Он не сводил с меня глаз. До меня вдруг дошло, что за все время разговора он, кажется, ни разу не моргнул. — Вы сказали, это минимальные цифры. Каковы же, по-вашему, максимальные? Я не смог подавить усмешку. — Их определить невозможно. Если нам удастся сохранить все в тайне от правительства — думаю, вдвое больше. Однако я ничего не могу гарантировать. — Полагаю, мы сможем гарантировать неучастие правительства в этом проекте, — сказал Зарелли. Они с Пастором переглянулись и снова уставились на меня. — Я уверен, что мы сможем все организовать, — сказал Зарелли. — По крайней мере, до этапа действующей модели. Если он увенчается успехом, финансирование будет продолжено до полного завершения проекта. Как вы понимаете, вам, в свою очередь, тоже придется выполнить некоторые… условия. — Если условия будут приемлемы, — сказал я. — Я хотел бы знать о них заранее. — Мои клиенты предоставляют вам подготовленный исследовательский персонал. Вы предоставляете нам полный перечень всего, что вам понадобится, с чертежами и схемами. Мы обеспечиваем вам место для проведения работ и заботимся обо всем, что вам будет нужно. Представители наших партнеров находятся в контакте с вами в течение всего проекта. — Что же, условия не слишком обременительны, — признал я. Конечно, я предпочел бы сам набирать персонал и все такое, но слишком хорошо знал поговорку о дареных конях и их пресловутых зубах. — Это еще не условия, — сказал Зарелли. — Условия же следующие. Первое: мои клиенты определяют, когда и как будет использоваться полномасштабная установка в течение периода, не превышающего шести месяцев с момента запуска ее в эксплуатацию. И второе: до окончания эксперимента все сохраняется в строжайшей тайне. В такой же тайне, как эксперименты по делению атомного ядра в конце второй мировой войны. — Абсолютная секретность, — добавил Пастор. — И даже по истечении шестимесячного срока вы не должны будете раскрывать истинного источника финансирования либо делать какие-либо публичные заявления относительно характера операций, произведенных нашими клиентами в течение эти шести месяцев. — А вот эти условия мне не слишком нравятся. Действующая машина времени в руках… в руках неизвестно кого? Тут не шесть месяцев, даже шесть минут — уже слишком много. — Условия окончательные, — заявил Зарелли настолько категорично, что мне сразу расхотелось с ним торговаться. Итак, я смогу построить машину времени (если это вообще возможно), только в случае, если кто-то другой будет ею бесконтрольно пользоваться в течение шести месяцев. В противном случае я никогда не смогу ее построить и никогда не узнаю, подтверждаются ли практикой мои теоретические выкладки. — Мне нужно время, чтобы обдумать ваше предложение, — сказал я, обрывая затянувшуюся паузу. — Согласившись на ваши условия, я переступаю через все свои моральные принципы. И последствия это шага могут быть страшнее взрыва миллионов атомных бомб. — В одном я вас могу заверить, — сказал Зарелли. — В намерения моих клиентов не входит изменение прошлого. Полагаю, ваша тревога в первую очередь связана именно с этим: вы опасаетесь, что они сделают в прошлом то, что повлияет на настоящее и катастрофическим образом его изменит. Мои клиенты не испытывают ни малейшего интереса к подобным вещам. — Однако я не смогу быть полностью уверенным в этом, — сказал я. — Если только я не буду уполномочен… наложить вето на операции, которые я посчитаю опасными, все ваши заверения, извините за откровенность, останутся пустым звуком. — Мы сообщим о ваших… опасениях, — пообещал Зарелли. — В то же время, прошу вас, обдумайте наше предложение со всей возможной серьезностью. Мы свяжемся с вами снова через пару дней. Так получилось, что снова они появились в моем офисе через четыре дня, в следующий понедельник. — Мы проконсультировались с нашими клиентами, — сказал Зарелли. — Они были против того, чтобы ослабить какое бы то ни было из первоначально выдвинутых условий. Я сказал им, что если они не предложат вам что-либо взамен, то вы, скорее всего, не примете их предложения. После нескольких дней обсуждения между собой мои клиенты согласились со следующим дополнением. Вы сможете присутствовать при каждом использовании аппарата. Если вам покажется, что действия, которые мои клиенты собираются совершить, могут путем изменения прошлого  пагубно повлиять на настоящее, то они прекратят операцию чтобы, по крайней мере, обсудить ситуацию, давая вам время для изложения своих возражений. Со своей стороны они обещают отнестись к вашим возражениям со всей серьезностью и полностью принять их во внимание. Однако же, после окончательного анализа ситуации последнее слово — продолжать или не продолжать операцию — остается за ними. Все это тоже было не слишком обнадеживающе. Однако я уже все обдумал. Я нашел путь, позволявший мне согласиться, не теряя при этом контроля — то, о чём они не знают, не сможет мне навредить. Раз они согласны на моё присутствие при использовании машины, то моё положение можно считать прочным. Но я не собирался соглашаться так быстро. Я ведь тогда ещё не знал даже, что мне в самом деле удастся построить работающую машину, так что не мог быть абсолютно уверен, что сумею встроить в неё нужные мне секреты. — Мои клиенты велели мне упомянуть еще одно важное соображение, — сказал Зарелли, видя мои колебания. — Мы не обсудили плату за ваше участие в этом предприятии. Сверх того, что вам понадобится для работы, и оклада, соответствующего тому, что вы получаете в университете, вам заплатят полмиллиона долларов после того, как вы продемонстрируете модель-прототип. После того, как будет построена полномасштабная установка, вам заплатят еще миллион долларов. И после успешного завершения операций, которые мои клиенты собираются произвести, вам будут выплачены еще пять миллионов долларов. Все эти суммы будут выплачены в любой желаемой форме, с уплатой всех федеральных и местных налогов и с предоставлением всех документов, подтверждающих их уплату. За прошедшие с их первого визита выходные мне не раз приходила в голову мысль, что Зарелли и Пастор представляют организованную преступность — мафию, если хотите — и предложение шести с половиной миллионов долларов окончательно утвердило меня в этой мысли. Они, не моргнув, приняли к сведению цифры, которые я выложил им во время предыдущей встречи, а кроме правительства только гангстеры могут ворочать такими деньгами. Это соображение никак не повлияло на мое решение. Как я уже сказал ранее, исследователь вынужден искать любые пути обеспечения финансирования исследований. Я не стал бы первым, кто принимает деньги из таких источников для того, чтобы завершить свои исследования или воплотить их во что-то конкретное. И они ведь не просили меня построить машину для производства наркотиков или что-то в этом роде. Шесть с половиной миллионов долларов после уплаты налогов! Думаю, это было последнее, что окончательно убедило меня. Непосредственные (а, может быть, и основные) источники денег будут вне всяких подозрений, и поступать деньги будут от совершенно легальных организаций, и будут они столь же чисты, как и те, что вкладываются в избирательные кампании добропорядочных граждан, желающих занять выборные должности. И, как я уже сказал, у меня в голове уже начал формироваться план, так сказать, приватной операции внедрения — просто на всякий случай. Мне понадобилось семнадцать месяцев, чтобы построить мою модель-прототип и добиться ее удовлетворительной работы. Чтобы удовлетворить моих патронов, потребовался еще месяц, но в конце концов я получил от них «добро» на строительство полномасштабной установки. Первая модель потребовала семнадцати месяцев непрерывной работы. В университете мне полагался годовой отпуск, который я и взял на весь следующий учебный год, иначе постройка и отладка этой модели заняла бы у меня вдвое больше времени. Мои патроны остались довольны; я бы даже сказал, они были в восторге. В связи с этим я счел возможным взять в университете еще один годовой отпуск — без содержания. С моей стороны это была не такая уж большая жертва, потому что я получил свои первые премиальные за эту работу. Мне было необходимо освободиться от своих университетских обязанностей. Даже при очень напряженном графике работы — шестнадцать-семнадцать часов в день, шесть-семь дней в неделю — мне понадобился целый год, чтобы перейти от прототипа-макета к полномасштабной действующей установке. Трудности были, в основном, технического, а не теоретического характера. Самой большой проблемой стала энергетика. Чтобы отодрать пару мировых линий от общего потока времени и пролезть в получившуюся дыру, требуется прорва энергии. В конце июня, немногим более семи месяцев назад, я, наконец, лицезрел готовую установку, уверенный, насколько это вообще возможно, что она заработает. После нескольких калибровочных испытаний, проведенных в присутствии представителей моих патронов, было выставлено время для первого рабочего запуска моей машины — первого из запусков, что должны были быть проведены в интересах и под руководством моих спонсоров. Я предложил провести еще одну серию тестов, дабы быть абсолютно уверенным, что во время запуска не произойдет никаких сбоев, но мои патроны оказались слишком нетерпеливы. Они напомнили мне, что и так ждали этого дня два с половиной года. — Задание предельно просто, — сказал Зарелли. Хотя многие из его клиентов присутствовали здесь, он продолжал выступать от их имени. — Мы хотим доставить из прошлого в настоящее некое лицо для того, чтобы проконсультироваться с ним по поводу проблемы, с которой столкнулись мои клиенты. После этой консультации данное лицо будет отправлено обратно в точности в тот же самый момент времени, откуда было доставлено. Имеются ли у вас возражения этического характера против такого задания? — Коль скоро он вернется в то же самое место и время, откуда прибыл, то прошлое может измениться только под влиянием знаний, полученных им в настоящем, — сказал я. Это меня по настоящему обеспокоило; однако после двух с половиной лет адского труда я был уже не столь щепетилен, как в самом начале. Зарелли пожал плечами. — Обстоятельства не позволят ему слишком сильно вмешаться в развитие событий. Представьте себе: вы ничего не знаете о путешествиях во времени. Без всякого предупреждения вас выдергивают из одной точки пространства-времени и помещают в другую. Потом, через достаточно короткое время, вы возвращаетесь туда же, где были и раньше, без малейших свидетельств реальности этого перемещения. Скажите, доктор Вильсон, вы поверите, что все это произошло с вами на самом деле? — Я-то поверю, — усмехнулся я, — но готов признать, что большинство людей — нет. — Джентльмен, о котором идет речь, весьма прагматичного склада ума, — продолжил Зарелли. — Весьма маловероятно, что он когда-нибудь хоть словом упомянет об этом происшествии, чтобы не дать окружающим усомниться в его… в крепости его рассудка. Вдобавок ко всему, в момент, непосредственно следующий за точкой, в которой мы собираемся его перехватить, у него будет достаточно своих проблем. И дополнительные ему будут просто ни к чему. Мне было страшно интересно, кто же этот озабоченный прагматик, с которым мои патроны так хотят побеседовать, однако я прекрасно понимал, что спрашивать бесполезно. Зарелли сообщил мне дату, время и очень точные пространственные координаты. Хотя я и не хочу касаться технической стороны дела, я должен, по крайней мере, в общих чертах описать принцип работы машины. Моя установка не имеет ничего общего с теми представлениями о машине времени, которые могли сложиться под влиянием фантастических фильмов и книг. Это не мобильный аппарат, который свободно перемещается в пространстве и времени. Размером установка с большой склад и потребляет огромное количество энергии. Операция по достижению определенной точки во времени и доставке в настоящее определенного лица или предмета осуществляется в два этапа. На первом этапе открывается… скажем так, окно в прошлое, отображаемое на мониторе компьютера. Оно позволяет мне произвести окончательную юстировку и точно определить, что или кого именно я хочу перебросить. Второй этап состоит в переводе мишени в точку назначения. Это может быть и местоположение установки в настоящем, однако установка не обязательно должна являться одним из конечных пунктов переброски. Физическое тело может быть переброшено из одной точки пространства-времени в другую без появления в месте расположения установки. Возможна так же и обратная операция по переброске чего-либо или кого-либо из настоящего в любую точку пространства-времени в прошлом. Машине доступны только прошлое и настоящее. Отправиться в будущее невозможно ни практически, ни теоретически. Прошлое и настоящее статичны. Будущее — лишь облако квантовых вероятностей. Мне была дана дата 14 февраля 1929 года. Время — 10 часов 27 минут. Флорида. Зарелли не отходил от меня на протяжении всей операции. Как я сейчас понимаю, он хотел быть уверенным, что я не пойду на попятный и не откажусь завершить операцию, когда увижу, кто был ее целью. Должен признаться, что, сопоставив данную мне дату и свои подозрения относительно рода занятий моих патронов, я просто обязан был догадаться, о ком идет речь. Я не догадался. Но как только я его увидел, то сразу узнал. — Он! — воскликнул Зарелли; я и не думал, что он способен придти в такое возбуждение. — Давайте его сюда, док! Жмите кнопку! Если бы этого не сделал я, кнопку нажал бы за меня Зарелли. И через полминуты в лаборатории перед нами стоял Аль Капоне. Вильсон поднял глаза. Сенатор Хитч, казалось, готов был задохнуться. Вильсон подумал даже, а не проглотил ли сенатор свою сигару. Его лицо побагровело, он налегал на стол, давясь и кашляя. Сенатор Тавиш озабочено поглядел на своего коллегу. К Хитчу подскочил служитель и протянул стакан воды. С огромным трудом Хитчу удалось отхлебнуть глоток. Это вроде бы помогло, и, хотя его лицо так и осталось багровым, кашлять он перестал. Лишь через несколько минут он смог заговорить, отказавшись от преложенной ему медицинской помощи. — Вы перенесли в настоящее Капоне?! — Его голос, обычно хорошо контролируемый, сейчас сорвался от возмущения или, может быть, недоверия. — Со шрамом и всем остальным, — жизнерадостно подтвердил Вильсон. — Нам что, своих негодяев не хватает? И вы выбрали самого отпетого! — Могло быть хуже, — сказал Вильсон. — Кроме того, должен заметить, что Аль Капоне — просто малек по сравнению с воротилами сегодняшних дней… вернее, дней до его прибытия в наше время. Если же говорить именно о сегодняшнем дне, ситуация, конечно, будет совсем иной, однако, если бы я не построил машину времени и не перенес бы Капоне в настоящее, организованная преступность досаждала бы нам и сейчас, со всеми вытекающими отсюда последствиями. — Вы хотите сказать, что Аль Капоне перебил всех гангстеров? — В общем, где-то так, господин сенатор. В свое время он прекрасно себя зарекомендовал в деле устранения конкурентов, если вы это имеете в виду. День Святого Валентина 1929 года хорошо помнят до сих пор. — Вильсон подождал, не скажет ли Хитч или кто-то из членов комитета еще что-нибудь, и, не дождавшись, вернулся к своему рассказу. К моему удивлению, меня пригласили присутствовать при разговоре с Капоне, как только его убедили, что он и в самом попал в отдаленное будущее. Думаю, они посчитали, что полученными от них деньгами я повязан с ними до конца жизни. Может быть, они были правы. Убеждать его долго не пришлось. Календаря, пары минут перед телевизором, на котором один из клиентов Зарелли переключал каналы с помощью дистанционки, первой полосы сегодняшней «Трибьюн» и одного взгляда в окно на гудящий поток автомобилей оказалось вполне достаточно. Мои патроны попросили Капоне выполнить для них одно очень важное задание. Они желали с его помощью ликвидировать все «внешние» банды — колумбийскую, негритянскую и прочие мафии. Они хотели, чтобы Капоне набрал киллеров в своем собственном времени. Предполагалось перебрасывать их с места на место в сопровождении человека, который указывал бы им цель. Киллеры должны были возвращаться в свое время сразу же по завершении операции, избегая таким образом поимки и наказания. После выполнения всех операций Капоне была обещана сумма еще более фантастическая, чем уплаченный мне гонорар — в золотых слитках. Именно тогда я и сделал свое предложение. — Думаю, что мог бы предельно облегчить и упростить все это дело, — сказал я. Все разом повернулись ко мне, будто только что заметили мое присутствие. Под их взглядами у меня по коже побежали мурашки. — Как? — спросил Зарелли, повинуясь повелительному взгляду одного из здешних заправил. — Машина, — ответил я. Может быть, я и подцепил на крючок слишком крупную рыбу, но планируемая ими кровавая баня мне совсем не нравилась. — Отследите цель так же, как в случае с мистером Капоне. И мы перебросим ее туда — и тогда — где она просто не сможет доставить вам никаких хлопот. Они исчезнут так же надежно, как под водой с бетонными башмаками на ногах. Никаких осложнений с полицией. Никакого риска для ваших людей. Чисто и красиво. Секундой позже я пожалел, что помянул бетонные башмаки. Шуток такие люди не понимают принципиально. Последовала пауза; Капоне и мои патроны смотрели друг на друга. Потом последовали пожатия плечами, многозначительные гримасы, покачивания голов. Жесты для них значили больше, чем для иных людей миллионы слов. — А он и вправду не дурак, — сказал Капоне спустя пару минут. — Ладно, сделай чисто. Тут меня посетила еще одна мысль. Если мои патроны сделают так, как я предложил, Капоне не получит своих десяти миллионов. Когда он это поймет, то его отношение ко мне станет далеко не столь благодушным. — Конечно, возможны всякие накладки, — сказал я. — Будет весьма полезно иметь под рукой эксперта и бригаду людей, которые могли бы поправить ситуацию. Капоне осклабился, затем громко захохотал. — Этот малый мне нравится, — сказал он. Потом подошел ко мне и похлопал по щеке. — Ты мне нравишься, парень. Как тебя зовут? Я сказал. — Так вот, Билл Вильсон, у тебя светлая голова на плечах. Используй ее по назначению. Мне пригодились бы такие, как ты. — Спасибо, мистер Капоне, но, боюсь, я уже работаю на этих джентльменов. Боссы согласились действовать по предложенному мной плану; Капоне поручили обеспечивать безопасность. Мы двинулись в ресторан, чтобы отметить это дело. По такому случаю мои спонсоры явились в полном составе. Каждый хотел лично увидеть Капоне, перекинуться парой слов, сфотографироваться с ним. Разошлись все лишь под утро. На следующий день началась настоящая работа. Первые месяц-два дело двигалось медленно — выявлялись цели и отрабатывалась методика. Потом же, как раз после ноябрьских выборов, операция пошла полным ходом. К Рождеству она была завершена. И вот, я перед вами. Вильсон собрал листы своего доклада и сложил их перед собой в тщательно выровненную стопку. Потом посмотрел на сенаторов. Сенатор Хитч успел куда-то выскочить. Его пустующее место бросалось в глаза, словно выбитый зуб в широкой ухмылке. — Буду рад ответить на все ваши вопросы, — сказал Вильсон. Сенатор Тавиш огляделся вокруг, словно хотел еще раз убедиться, что Хитча нигде нет, и прочистил горло. — Уже подходит время обеда, мистер Вильсон, но я хочу задать вам пару вопросов, прежде чем мы разойдемся на перерыв. Вильсон согласно кивнул. — Предположим, что строительство машины действительно финансировали главари мафии, и что с ее помощью они избавились от конкурентов. Но что же произошло с ними самими? Согласно информации, полученной комитетом, с Рождества ни один из известных членов мафии ни разу не появился на людях. Трудно поверить, что, избавившись от конкурентов, мафия самораспустилась. — Нет, господин сенатор, конечно же, этого не произошло. Однако вы должны понять, сэр, что то была массированная операция. Я работал восемнадцать часов в день, семь дней в неделю. Нам предстояло найти и переместить в буквальном смысле слова десятки тысяч людей, и сделать это быстро, прежде чем достаточно большое их число начнет «рвать когти», почуяв, что затевается что-то серьезное. В связи с этим моим патронам пришлось привлечь практически всех своих людей к этой операции для выслеживания целей и отработки нештатных ситуаций в качестве своего рода «сил быстрого реагирования». В последние же два дня… — Вильсон замолк и медленно покачал головой. — Завершающий этап операции занял у меня тридцать два часа непрерывной работы. Достигнув этой стадии, я должен был действовать молниеносно, чтобы ни одному из моих спонсоров не пришло в голову, что я решил ликвидировать и их тоже. До того момента, как я начал операцию против своих нанимателей, я чувствовал себя в полной безопасности. Машина достаточно часто требовала обслуживания, которое только я мог обеспечить. Они попросту не могли отказаться от моих услуг. И за то время, пока я занимался ликвидацией их конкурентов, я имел достаточно возможностей для изучения моих патронов и их, так сказать, сотрудников. Я должен был нанести первый удар по определенным людям, дезорганизуя их командование и разрушая инфраструктуру, если выражаться военным языком. Мои наниматели были немного помешаны на вопросах безопасности, и это сыграло с ними злую шутку. Я ликвидировал их всех по одному, включая Зарелли и Пастора. Я отослал их всех — от боссов до охранников, поставленных за мной присматривать. — Всех до единого? — спросил Тавиш. — Всех, кого я знал, всех, на кого меня вывели. Исключение я сделал лишь для Капоне и людей, которых мы доставили из прошлого ему в помощь. Я вернул их туда, откуда они прибыли. Капоне вернулся в свой дом во Флориде в ночь накануне бойни на день святого Валентина. Избежать этого было нельзя. Если бы они исчез в феврале 1929-го, это изменило бы историю. — Вильсон пожал плечами. — Кроме того, он мне понравился, несмотря на все то, что я знал о нем. Что же до остальных, то, безусловно, кто-то успел скрыться, кого-то я пропустил, но их недостаточно, чтобы подхватить бразды. И теперь полиции вполне достаточно быть настороже, чтобы улицы наших городов снова стали спокойными. Тавиш посмотрел на часы, оглядел своих коллег и снова повернулся к Вильсону. — Куда вы их отправили? Улыбка доктора Вильсона расползлась во все лицо. — В то место и время, где их таланты и наклонности не принесут никому вреда. Я решил, что никогда не лишне перестраховаться. Я должен был быть абсолютно уверен, что там, где они окажутся, у них не будет ни малейших шансов оказать влияние на историю. — И где… когда же это? — спросил Тавиш. — Самое начало мелового периода, господин сенатор. Во времена, когда грозой округи были динозавры. Слушания продолжались еще полторы недели. Доктор Вильсон охотно отвечал на все вопросы, которые ему задавали сенаторы, а в перерывах между заседаниями — журналисты. Избегал он лишь двух тем. Во-первых, он наотрез отказался давать какие бы то ни было пояснения, пусть даже в самых общих чертах, относительно внутреннего устройства своей машины. И даже под угрозой обвинения в неуважении к конгрессу отказался сообщить, где сейчас находится эта машина. По этому поводу он сказал лишь, что он «демонтировал ее сразу по окончании операции и составные части перевез в другое место». Ни единым словом он не обмолвился о том, что после этого он снова собрал машину и сейчас она находится в тридцати минутах езды от Капитолия. На день президентского Послания о положении в стране[1 - Традиционное ежегодное послание президента США, с которым он обращается к обеим палатам Конгресса, обычно в конце января — начале февраля. (Прим. перев.)] слушания запланированы не были. Большую часть дня Вильсон провел в своем номере в отеле у телевизора. Ближе к вечеру он покинул отель через служебный вход, переодевшись в армейскую шинель и флотский голубой берет. Ни один из полицейских, частных сыщиков и агентов ФБР, наблюдавших за отелем, его ухода не заметил. На машине он добрался до того места в штате Вирджиния, где находилась его установка. В тот же вечер, около восьми часов, он включил ее. У него уже были приготовлены точные координаты. Он волновался лишь о том, выдержит ли машина такую нагрузку. Она ведь не предназначалась изначально для чего-то столь… амбициозного. Через пару минут компьютерный монитор показывал абсолютно ту же сцену, что и стоящий сбоку переносной телевизор — зал заседаний Палаты представителей. Там был вице-президент, сенаторы, члены Кабинета министров и Верховного суда, дипломаты, члены Объединенного комитета начальников штабов, а также депутаты нижней палаты, которые здесь постоянно работали. Потом появился президент Соединенных Штатов и поднялся на трибуну. Как только он произнес первые слова своей речи, Вильсон запустил машину. — А теперь я обезглавил остальную организованную преступность Америки, — прошептал он. Телевизор показывал совершенно пустой зал заседаний нижней палаты. Вильсон откинулся на спинку стула и забросил ноги на стол. Сегодня он хорошо поработал. Он зажег кубинскую сигару самого лучшего сорта, ручной работы 1929 года, подаренную ему самим Капоне. Докурив ее, Вильсон запустил машину времени в последний раз. Все составные части установки уже были нашпигованы взрывчаткой. Часовой механизм позаботится о ней через две минуты после отбытия доктора Вильсона во Флориду 1929 года. Мистер Капоне сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться. notes Примечания 1 Традиционное ежегодное послание президента США, с которым он обращается к обеим палатам Конгресса, обычно в конце января — начале февраля. (Прим. перев.)